1. Имя, Фамилия, кличка: Filipp Schwarz / Филипп Шварц 
2. Учитель/Ученик: ученик 
3. Возраст:  19
4. Внешность:
–Внешность?! Вы хотите знать, как я выгляжу? Но это же абсурд! Я сижу напротив вас, вы же и так сами всё видите.
-Филипп, успокойтесь. Это такой психологический тест, мы хотим, чтобы вы описали себя, так будто видите себя со стороны.
Юноша непонимающе наклонил голову и пробормотал:
-Ну что же, вы хотите, чтобы я рассказал вам, как я выгляжу… Окей…
Знаете, я очень похож на свою маму. Да, будь мы одного возраста, мы определённо могли бы сойти за близнецов. Моя мама была высокой и стройной, но я вырос ещё выше, мой рост 183 см, хотя телосложение у меня такое же худощавое. Однако я работаю над этим вопросом, стараюсь набрать мышечную массу и сделать своё тело более рельефным. Если хотите, могу и кубики на прессе показать, они уже неплохо просматриваются… Нет? А что так?!
А ещё у меня такие же руки как у неё, нет, разумеется, таких бицепсов у неё не было, что за глупый вопрос? Я имел ввиду, что у меня те же узкие ладони с длинными пальцами и миндалевидными ногтями. Да, я разбираюсь в разных вариантах формы ногтей, и что? Представляете, у меня даже вены на руках выступают так же сильно, смотрите, это ведь прямо «мечта наркомана»… Что? Нет, я не употребляю, а вот вы похоже…
Я тоже блондин, как и у неё у меня тёмно-серые глаза, хотя при определённом освещении можно утверждать, что в них имеется голубой оттенок.
И если с конституцией ещё есть какие-то расхождения, то овал и черты лица, у нас абсолютно идентичны. У меня такой же длинный и прямой нос, хотя она свой укоротила с помощью пластики. Вытянутая форма лица и тонкие губы, вкупе с узким подбородком делают нас чем-то похожими на доберманов.
-А кто сказал, что я красавчик?!
О чём вам ещё рассказать? Особенности?
У меня такие же тонкие волосы как у матери, так что на ветру я превращаюсь в одуванчик. Кстати да, длина волос тоже такая же, примерно до плеч.
Мы оба предрасположены к загару, никогда не обгораем на солнце.
У меня на спине такое же родимое пятно как у неё, на фоне загорелой кожи не очень видно, но оно напоминает мне небольшую карту сокровищ диаметром в пять сантиметров. У меня на теле есть три больших шрама. Один проходит через левое бедро - шрам от операции. Второй пересекает спину от правого плеча к левому бедру - этот шрам я заработал, когда упал с мотоцикла. И ещё один шрам на колене – катался на сноуборде и, упав, напоролся на железяку.
Из одежды предпочитаю свободные рубашки, джинсы и кеды.

5. Биография:
-Здравствуйте Филипп. – Произнёс мужчина, сидящий напротив парня, этот человек был одет в тёмно-синий свитер, из-под которого виднелась рубашка голубого цвета. Носил он джинсы или брюки, парень не знал, потому что ему этого было не видно из-за разделяющего их стола.  Юноша кивнул и хриплым от долгого молчания голосом ответил: - Здравствуйте.
-Филипп, вы ведь знаете, почему вы здесь? – У человека, сидящего напротив, был негромкий голос, можно сказать даже приятный, если бы не интонации. Интонации его голоса были абсолютно лишены каких-либо эмоций. Этот человек, он был беспристрастен и безразличен. – Нет. Я ничего не знаю. И не пони…- Встретившись взглядом с допрашивающим его человеком, юноша смутился и замолчал. Просто он понял, что врать бесполезно. Человек напротив изобразил улыбку и кивнул: - Ты правильно всё понял, мальчик. Нам и так всё известно, просто мы хотим услышать это от тебя.
Филипп нервно сглотнул комок, невесть откуда взявшийся в горле и заговорил, надеясь, что его голос не будет дрожать:
-Что именно, Вы хотите услышать? – Мужчина усмехнулся: - Ну, разумеется, ты знаешь ответ и на этот вопрос. Я хочу услышать всё. 
Парень недоумённо пожал плечами: - Но… Я не знаю с чего начать.
-Хорошо Филипп, я помогу тебе. Для начала, скажи мне кто ты.
-Простите, что? В каком смысле?!
-Не волнуйся… Просто расскажи нам, кто ты, откуда ты, кем были твои родители…
Филипп покачал головой: - Подождите, что значит были? Мой отец…
-Спокойно, тише. С твоим отцом всё в порядке. Я просто оговорился. Продолжай, пожалуйста…
Так начинается моя история.
Мои родители Оливер Манн, немецкий бармен, и Ирина Кольт, русская эмигрантка. У меня есть младшая сестра Оливия, как вы можете догадаться , её назвали в честь моего отца. Меня зовут Филипп Дуал, фамилию я сменил, когда мне исполнилось 18. Принадлежать к фамилии отца было слишком, невыносимо. Отец много работал, так что нашим воспитанием занималась только мама. Собственно и общалась с нами только мама. Я помню первые пять лет своей жизни… О, это были золотые времена: отца вечно не бывало дома, а мы с мамой были только вдвоём. Её внимание, её ласка, вся она принадлежала мне и только мне. Я был её первенцем, её любимым сыном. Потом родилась Олли, не скажу, что это всё испортило. Скорее всего, наша жизнь была испорчена с самого начала, присутствием в ней человека по имени Оливер Манн.
Вы наверняка хотите узнать, почему я так говорю? Ну что же, я поясню. Это существо, человеком его называть мне противно. Он с самого начала всё испортил. Моей матери тогда было 19.  Мама не хотела за него выходить, она и встречаться-то с ним стала, только чтобы заставить своего парня приревновать. Но тот не стал ревновать, он был слишком горд, для этого, он просто исчез из её жизни. А потом… Потом мама семь лет встречалась с «Этим». Она рассказывала, что не хотела от него детей, поэтому тайно делала аборты. До меня у неё могло бы быть шесть детей. Но она их не хотела, а когда поняла, что беременна в седьмой раз, то почувствовала, что не сможет сделать аборт снова. Мама говорила, что она полюбила меня с первых дней моего существования.
Да, так было. В конце концов, они поженились, но уже после моего рождения, поэтому в моих документах написано, что «Этот» меня усыновил. Всё могло бы быть хорошо, если бы не его комплексы неполноценности, если бы не его заниженная самооценка. Он пил, много пил, очень много. Пил на работе, пил дома, приходил пьяный с работы, пьяный уходил на работу. Мы его почти не видели, лишь, когда мы переставали слушаться, он по маминому слову бил кулаком по столу и что-то бормотал заплетающимся языком. Такое вот воспитание у нас было.
Сколько себя помню, мама иногда уходила, обычно на день-два, а иногда отсутствовала и дольше. В такие моменты Оливер звал свою мамашу, и эта злобная старуха, которая ненавидела как нашу мать, так и нас, делала вид, что приглядывает за нами. Когда я был маленьким, мама брала меня с собой. Мы гуляли по ночному Берлину, искали места, которые казались нам волшебными, а потом долго-долго сидели на берегу реки и шептались о самых сокровенных секретах мироздания. Но когда Олли исполнилось четыре года, она стала брать с собой её. Когда я просыпался и понимал, что её нет, что она ушла, без меня… Я начинал плакать, и кто бы что ни делал, всё было бесполезно. Боль от обиды и предательства сжигала меня изнутри, но самым болезненным было то, что она была самым любимым моим человеком. И она меня предавала, каждый раз уходя, она предавала меня, нарушая своё обещание всегда быть рядом, всегда шептать мне ласковые слова, когда страшно, всегда ласково гладить по щеке, если больно.
Единственным плюсом Оливера Манна было то, что он действительно, до безумия любил мою маму. Это же обстоятельство является единственной чертой объединяющей нас.
Так прошло моё детство, я и сам не заметил. Всё было так же: пьянство, драки, скандалы, мама уходит, через несколько дней возвращается, с подозрительно блестящим взглядом и летящей походкой. Каждый раз, всё одно и то же, только мне не пять, а тринадцать лет. Как сейчас помню, когда она пыталась уйти, в очередной раз, пьяная, абсолютно неуправляемая. Я навсегда запомнил выражение безумного страха в его глазах, когда он говорил, стараясь её удержать: Ира… Всё закончится тем, что однажды, я найду тебя в морге… Но она всё равно вырывалась и уходила, уже без нас, одна.
Я мог бы кричать, мог бы плакать, мог бы разбивать руки в кровь… Но как бы я хотел всё изменить, если бы я только мог… Это было моё четырнадцатое Рождество (Имеется ввиду православное Рождество) когда она ушла, снова. Но мы так привыкли к этому, что ни я, ни он, даже моя прелестная маленькая сестричка, никто из нас не стал волноваться, когда её отсутствие затянулось на неделю. Январь в том году был самым холодным из всех, что я видел за свою жизнь. Двадцатое января, её день рождения, так странно, но я даже не стал готовить ей подарок. Ночь на 20-е я провёл лёжа в постели с открытыми глазами. Я не мог уснуть, на меня накатила апатия и всепоглощающая, сосущая пустота. Эта пустота обволакивала меня, словно кокон, от тишины в ушах звенело, а от усталости перед глазами плыли круги. Но я не мог уснуть в эту ночь.
Она так и не пришла, совсем не пришла, в тот день ей исполнилось сорок четыре. Ещё через пару дней мы узнали, что 19-го числа, на одной из дорог, в пром.зоне Берлина, её сбила машина. Когда её нашли, при ней не было документов, поэтому нам не сообщили сразу. Врачи сказали, что она скончалась 20-го, так и не приходя в сознание. Услышав, что её больше нет, я нахмурился и вышел из комнаты. Теперь вдруг всё встало на место, моя апатия, всепоглощающая пустота внутри. Моя душа, ещё тогда знала, что в этой жизни мне больше некого любить. Я дошёл до гостиной, где сжав кулачки, сидела младшая сестрёнка. Я сел рядом и обняв её почему-то сказал:
-Ты только не говори, что я тебе сказал. Но… Олли, мамы больше нет. Наша мама умерла.
Что было дальше в тот вечер я не помню, события этого дня стёрлись из моей памяти. В первый раз после её смерти, я заплакал в крематории. Мне нужно было подойти к ней и попрощаться. Поцеловать налобную повязку, коснуться иконы. Я подошёл к гробу своей матери и понял. Понял, что это последний раз, когда я вижу её вживую. Последний раз, когда я могу коснуться её такой ласковой руки. Я поцеловал её в лоб, на прощание провёл рукой по волосам, таким же белым как у меня. Шагнув назад, я неотрывно смотрел на её застывшее, восковое, но такое родное лицо. Я опустил руки, сделал ещё один шаг назад… И зарыдал падая на колени, никто не остановил меня. Я понял, что это наш с ней последний раз, после этого её тело сожгут, предадут огню. Как не назови, я всё отдал бы, лишь бы гореть заживо вместо неё, лишь бы она была жива. Это было неправильно, непонятно, невыносимо, невозможно. Но это было, я стоял на коленях перед гробом своей матери и кричал, слёзы текли по щекам, но я понимал, что все слёзы мира, не смогут выразить нечеловеческой боли которую я испытывал.
Последующие три года я сейчас вспоминаю, будто во сне. Помню, как Оливер отослал меня в Россию, к дедушке. Но дед  пережил свою дочь всего на год, я любил его, но когда его хоронили, я не проронил ни слезинки.
Оливер, после смерти мамы совсем обезумел. Он целыми днями пил и рыдал, разглаживая пальцами её фотографии. Он возненавидел меня, за то, что я был похож на неё. Каждый раз, когда мы встречались, его лицо искажала гримаса безграничной ненависти.  Я не мог оставаться там, с ним. После я жил у сестры Оливера, моей крёстной матери – Мишель. Эта повидавшая виды лесбиянка многому меня научила. Она никогда не заставляла меня чистить свои ботинки, но зато по ночам мы импровизировали в сочинении сонетов. Вместо того чтобы проверять мои уроки, она играла со мной в ассоциации. Зачастую её ассоциации были невозможными и нелогичными, но именно так она учила меня не бояться выражать своё мнение и индивидуальность. Я любил её, но когда ещё два года спустя, она умерла от цирроза печени, я не плакал.
Прошли годы, и я ещё не раз видел смерть близких мне людей. Но… Никогда я не ощущал того, что чувствовал тогда, в первый раз.
Я не люблю больницы, если меня что-то тревожит, я лучше залезу в интернет и проверю симптомы. Но к врачу я не пойду, нет уж, увольте. В своё время, когда мне было лет девять, я заметил что мне больно наступать на левую ногу. Некоторое время я терпел, но потом боль в бедре стала невыносимой. Я пожаловался матери и меня забрали в больницу. Это долгая история, расскажу вкратце. У меня нашли болезнь, вследствие которой мой бедренный сустав стирался при ходьбе. Мне сделали три операции, три года я лежал в больнице, пять лет врачи не разрешали мне ходить и передвигался я исключительно на инвалидном кресле. Всё это время мама, разумеется, была со мной. В тринадцать лет я впервые за всё это время встал на ноги, когда я делал свои первые шаги, она держала меня за руку.
С тех пор прошло шесть лет, многое изменилось, и о временах, когда я был беспомощным инвалидом, напоминают только шрам на ноге, лёгкая хромота и периодические боли в суставе.
-Хорошо Филипп, а теперь расскажи нам о том, как ты попал к нам.
Я расскажу вам, как случилось, что я оказался здесь.
Однажды, на пороге нашего дома появился человек. Он представился как Рихард Шультц, и я тут же подумал, что раньше слышал это имя. Этот мужчина оказался тем самым человеком, которого моя мама любила в юности.
Оказалось, что он уже очень давно живёт в Японии, и работает в крупнейшей токийской строительной компании. Теперь, он вернулся в Германию, для того чтобы встретиться с моим отцом, и обсудить с ним моё будущее.
Насколько я понял, он  так и не разлюбил мою мать... Поэтому-то его и волнует моя судьба.
Этому человеку не составило труда, уговорить Оливера, чтобы он отпустил меня в Токио.
Вот только теперь, избавившись от гнетущего внимания Оливера, я не знаю... Не знаю, что мне делать дальше. 

6. Характер:

В раннем детстве Филипп был ласковым, но капризным и довольно плаксивым ребёнком. Его проще простого было обидеть и довести до слёз. Уже тогда он был очень требователен, как по отношению к окружающим, так и по отношению к себе. Филипп с малых лет был открытым и общительным ребёнком. Он мог найти общий язык с любым человеком, не взирая, на его возраст или социальное положение. Еще, будучи маленьким мальчиком, он свято верил в то, что окружающие обязаны любить его так же сильно как любит его мама. Он всегда был типичным маменькиным сынком, которого всячески холили и лелеяли.
Но время многое изменило. Филипп не стал кардинально другим человеком, но со временем, с течением жизни, его идеалы разбивались о скалы бытия. А что происходит с человеком, когда разрушаются его идеалы? Правильно, в этом случае человек закономерно ожесточается, становится более чёрствым, более стойким к ударам судьбы. Как раз благодаря своему «неблагополучному» детству Филипп научился многому из того о чём не расскажут в школе, многому из того чего не узнаешь читая книги.
Инвалидное кресло научило его тому, что не только дети, но и взрослые бывают жестоки. Невозможность быть как все, неспособность быть нормальным, всё это заставило его стремиться к противоположному – стремлению выделиться из толпы, выставить напоказ свою индивидуальность. Пять лет, в течение которых Филипп был полностью зависим от других, впоследствии привели к тому, что он отказался признавать любые человеческие слабости. Как в себе, так и в окружающих. В нём есть неугасимая воля к движению, и желание жить, во что бы то ни стало. И именно эта несгибаемая воля, помогла ему встать на ноги после столь долгого перерыва. И доказать себе и всему миру то, что больше никто не посмеет назвать его инвалидом, уродом или слабаком. А если посмеет… То ему же хуже.
Рано потеряв одного из родителей, он основательно замкнулся в себе. Со стороны Филипп выглядит таким же открытым и общительным, но его легкомысленность и беззаботность показные. Он никогда не признаётся в своих слабостях, никогда не говорит что ему одиноко, никогда не скажет, что, несмотря на время, он с каждым днём скучает по матери всё сильнее. Юноша настороженно относится к тем, кто проявляет по отношению к нему участие и заботу, зачастую ищет в чужих словах подвох, которого нет. Скрывая свои настоящие чувства и эмоции Филипп стремится выглядеть самодовольным эгоистом, влюблённым только в себя. К отношениям относится легкомысленно, тех пор, как расстался со своей первой любовью. После трёх лет отношений они расстались, ему тогда было восемнадцать. Эта девушка, Анна, была во всём лучше всех, самая красивая, самая добрая. Но по своей глупости, она верила всему, что ей говорили. Сколько раз Филипп плакал, вымаливая прощение за то, о чём впервые услышал от неё. Их отношения разрушили её неистовые истерики и несправедливые упрёки, в мифических изменах. Ведь тогда он и вправду был самым любящим, ласковым и самым верным парнем на свете. С тех самых пор Филипп даже не пытался завести хоть сколько-нибудь постоянные отношения. Однако в душе, всё чего он хочет от партнёра, это возможность снова ощутить тепло и заботу, напоминающую о материнской ласке.
Больше всего на свете, Филипп хочет стать писателем. Он мечтает написать книгу о тех, кого он любил и о тех, кто его покинул.
Быть может, если я напишу обо всём что знаю, мне удастся избавиться от страха за живых и от чувства вины перед мёртвыми.
Больше всего на свете, Филипп боится быть слишком похожим на свою мать, иногда ему кажется, что его жизнь может закончиться так же.
С возрастом невыраженная боль от потери матери, переросла в злость и обиду по отношению к ней же. Как бы странно это ни звучало, но Филипп навряд-ли когда-нибудь сможет простить свою мать за то, что она его покинула.
7. Укэ/Сёмэ/Универсал(О_о")? Универсал
8. Желаемый статус: Он хам, нарцисс и одержимый, но с ним интересно.
9. Пробный пост: Ваш ответ
10. Связь с вами (ЛС не принимаются, аська или мыло): 636360627
11. Будете ли нас рекламировать? Если игра будет интересной))